Русская мысль
Обращаться с языком кое-как — значит и мыслить кое-как:
приблизительно, неточно, неверно.
А.Н. Толстой
Русская мысль — это акт творения русского языка, особенностью которого является надкультурная значимость его ментальности. Это свойство позволяет считать человека русским не по месту рождения, а по условию формирования его ментальности на основании матричного кода языка, основанного на восприятии и звучании. Так что русский язык следует воспринимать не просто как некий национальный признак и даже не по факту его знания, а по принципу того, кто и как умеет на нём естественно думать и тем более мыслить. Найти слова, воспроизвести слова и сотворить слова — это характеристика формы русского мышления, где основной чертой является свобода изложения как мысли, так и звука, которым русский язык не чинит преграды. И тот, кто в своём сознании оперирует русским языком, может легко менять слова и направлять в любую сторону не только их изложение, но и мысль.
Русский язык в умелых руках и в опытных устах –
красив, певуч, выразителен, гибок, послушен, ловок и вместителен.
А. И. Куприн
Данный код мыслеизложения формирует особенность русской ментальности, которая делит самих русских на три класса: класс, который думает на русском языке, класс, который мыслит на этом языке, и класс, который излагает на русском. Но если для первых (и их большинство) определяющим фактором является то, что они принадлежат русскому языку и в определённой степени зависят от него (по тому же принципу, как каждая нация зависит от своего языка), то вторым русский язык уже принадлежит. На этом их общность заканчивается, так как люди, думающие на русском, но не мыслящие на нём, как правило, не поспевают за своими мыслями. Тогда можно говорить, что русская мысль первичнее ее обладателя. И если обладатель этой мысли не оперирует ей, то есть он не является мыслящим, то мысль всё равно будет оперировать им. Таким образом, можно утверждать, что в этом случае русский язык выступает первообладателем сознания.
Нет таких звуков, красок, образов и мыслей – сложных и простых, –
для которых не нашлось бы в нашем языке точного выражения.
К. Паустовский
Конечно, познать разницу между думанием и мышлением далеко не просто с позиции русского языка, так как для думающего не существует внутреннего препятствия, то есть усилия, которое позволяло бы оценить свой формат мыслеизложения. Когда язык даёт сотни вариантов ответа, сложно увидеть за этим последовательность, сопоставить и произвести не просто анализ, но хотя бы рассуждение. В ситуации, когда русский человек может бесконечно долго заниматься перебиранием слов и мыслей, не владея искусством анализа, и выдавать десятки вариантов ответа, где каждый для него верен, не так-то просто прийти к пониманию правильного процесса сотворения ответа.
Получается, что принадлежность к русской мысли еще не делает человека её обладателем. И это есть суть того, что формирует мировоззрение тех индивидуумов, кто, хотя и не умеет мыслить на русском, находится в зависимости от его изложения. Тот же, кто умеет это делать, то есть оперирует своими мыслями, остаётся как бы наедине с собой, так как он способен слышать себя (в отличие от тех, кто просто воспроизводит мысль) и понимать, что акт творения мысли зависит в первую очередь от него самого и ему присущ дар анализа.
Мыслящего на русском языке не сможет понять даже думающий на русском языке. Воспроизводить мысль (что легко позволяет русский язык) и мыслить мыслью, то есть формировать другой вид сознания, где первообладателем мысли, а не просто её проводником является сам человек, это разные виды физиологии языка и задействование разных отделов мозга. Это означает, что русский язык, имея единую анатомию, способен при этом жить в разных физиологических, а значит, и биохимических условиях мозговой активности, где изложение может казаться единым, но быть различным в восприятии. Тем самым русский язык формирует множество тел мыслей мозга. А если добавить сюда не просто естественную возможность, но и естественную потребность смешивать изложение, думание и мышление с реакцией окружающих на эти процессы (да и самого себя), то возникает особое качество русского человека — «сказать не значит сделать!». И так как это массовая особенность русского мышления, то даже мыслящий на русском языке периодически впадает в рефлексию пространства русского языка и подменяет, скажем, анализ суждением, безоценочным определением, где представление себя самого становится для него важнее анализа.
В этом, собственно, и заключается главная уникальность русского человека: думающий и мыслящий на русском языке — это два разных формата функционирования мозга, и именно эта особенность так сильно отличает ментальность славянских языков от остальных в целом и русского от всех славянских в частности. Получается, что русский язык для русского — это либо оружие развития, либо оружие поражения, ведь даже простая передача или воспроизведение мысли на этом языке могут быть приравнены к думанию и являться условным мышлением.
Для носителя русского языка способом перебирания слов, фраз, акцентов, склонений запускается процессуальный код, который, по сути, мыслит за человека. Хотя, конечно, вышесказанное имеет высокий риск попасть под прицел сатирических высказываний и юмора (в зависимости от степени вовлечённости или отвлечённости мозга в коммуникацию как со своими мыслями, так и с собственными словами). А если здесь начать еще, скажем, разбирать юмор, сатиру и ругательства, то мы обнаружим очень серьёзные возможности мозга по участию в процессах словотворения и звукоизвлечения, что для других носителей языковой мысли выглядит как задача приехать в депо, а для самого русского это возможность заявлять о тайности русской души, которая в реальности не научена переключать стрелки или переключила их не туда. Но что же делать, если русский в состоянии сварить суп в дуршлаге, что не придёт в голову даже итальянцу, все время жаждущему действа?
Особенность русского — это выражение слов, а вернее, зависимость от речевания, когда мысль зависит от изложения её вовне, от реакции на неё, а значит, требует внимания и сосредоточения, которые и характеризуют мышление и подразделяют общий типаж русского на человека мыслящего, думающего и просто воспроизводящего слова на основании опыта рефлексии на них или в зависимости от преобладания коллективного единства сознания.
Такой формат русского, который не в состоянии даже думать на своем языке, а лишь воспроизводит слова, обертывая в них какие-то свои мысли, есть самый непредсказуемый класс людей, но для русской культуры они также являются её выразителями. Эта способность свободно излагать слова, оперируя эмоциями и реакциями, позволяет им легко позиционироваться, пристраиваться и даже находиться в состоянии создания бессмертных изложений, разводя пути своих сказаний в разные стороны и при этом продолжая ехать по бездорожью. То есть такой индивид в состоянии стоять здесь, а слушать там, чтобы его рост не чинил препятствий звуку и не заслонял от возбуждения; и наличие рефлексий мозговой активности, опирающейся на русский язык, делает его исключительным для всех планов, которые он сам запросто либо включает, либо исключает.
Однако эта данность не способствует развитию умения оперировать мыслью. Наоборот, такое свойство как раз и является идеальной базой для того, чтобы врать, обманывать, лицедействовать и лицемерить. Это становится способом самовыражения для тех, кто, не умея хотя бы думать на русском языке, способен вызывать реакции и, следовательно, доминировать в пространстве общения, навязывая «русскую правду». При этом пропасть между мыслящим и просто излагающим что-то на русском языке непреодолимая, поэтому, скажем, для любого военного Николай Александрович Бердяев — это неприступная крепость, несмотря на то, что для мыслящего русского военный — это скорее не тот, кто ходит в сортир в противогазе, а часть этноса русского народа.
Конечно, для русского человека закон причинности — это потребность воспроизводить слова, наделяя их реакционностью, далеко не всегда зависящей от смысловой нагрузки. Чаще всего она зависит от вариации съеденного, выпитого, выигранного или проигранного, от удачности или неудачности ночи, в общем, от некого набора недомоганий — наступивших или ожидающихся и зависящих от формулы власти над «хочу». В этом случае отправление слов подобно опорожнению, оно становится потребностью говорить по случаю и без, без познавания способа отделения одного от другого и при подчинении всему этому мыслей своих или пришедших в голову по случаю. Ну а если не развито умение мыслить на русском языке, то ничего невозможного в сознании человека не может быть, и ограничений в его возможностях непонимания нет.
Получается, что для русского человека вопрос воспроизведения родного языка, то есть того усилия, которое либо сводит сознание к известному или принятому, либо нет, и есть доминанта существования.
Как у русского, развившего процесс мышления, формируется обратная зависимость от него, так и у не умеющего мыслить существует зависимость от того, что его эмоционирует — скажем, радует или огорчает. Это формирует реакцию на словоизложение или словоформирование, и тогда «а поговорить?» становится важнее изложения познанной мысли. И это «а поговорить?» у русского крайне отличительно от «а поговорить?», скажем, у испанца или латиноса, которым русский на первый взгляд вроде бы уступает по времени единомоментного изложения, но превосходит по частоте переключений, скажем, с соседа Х на соседку У.
Впрочем, уступка русского языка на бытовом уровне легко компенсируется превалированием на производственном. Хотя для русского производственный и есть, собственно, бытовой, где носитель языка оказывается не только в состоянии забивать шурупы вместо того, чтобы их вкручивать. И хотя таких умельцев можно найти во многих местах мира, но с позиции звукоизвлечения в этом процессе русским объективно нет равных. Это, можно сказать, часть русского народного образования или русского искусства общения с шурупом: «Ну, ты, бл…, войдёшь по пояс и не успеешь рассказать, кому заносишь…».
Всё это делает русский язык не просто особенным символом, а целой формулой, некой отвёрткой, необходимой для вкручивания физиологических оборотов. Она выражает русского, но при этом мало у кого находится в процессе познания, а значит, не постижима. Величие русской мысли в её непостижимости для тех, кто её излагает. И выражение этой мысли — это русское естество, которое формирует ауру, драматургию жизни человека. При этом не надо путать его с русским мышлением как с особой величественной формой переживания, где каждый русский становится одновременно поэтом, философом и геометром, разделяя степени родства мышления по принципу «ну что вы, маменька (или «ну что вы, папенька»), это же рисунок». Русское мышление — это сохранение в себе силы быть русским и основа существования русской культуры.
Русское мышление в отличие от (извините за параллельность русских извилин) русского думания — это не реакционность, это русская идея. Если русское мышление не наделено жизненным правилом — жить в законах внутренней границы, то оно наделено русским переломом, становясь либо юмором, либо поэзией, либо основой главной русской идеи — типа «другие разберутся». Русский язык без способности мыслить на нём — это пропорция мировоззрения, подобная институту, в который мы все втянуты и который систематизирует нас, но мы сами в нем никоим образом не систематизируем себя. Постигая же русское мышление, мы не должны прогибаться под идеи и лозунги, не находясь во временном усилии их познания. Эта доктрина провисания рано или поздно приведёт к русскому конфликту, поиску своего недомогания на стороне.
Умение взвешивать свою мысль, а не быть в форме давления — это твёрдое основание для мышления. Русский язык — это как способность решения проблем, так и инструмент их создания. Мышление для русского — это не то, что даёт шанс или способность в чём-то разбираться, это возможность стать счастливым обладателем мыслетворения с использованием этого языка. С этого и следует начинать познавать природу русского и, самое важное, рассматривать его не как язык общения, а как язык совершенствования себя. До этого же он остаётся и будет оставаться тайной даже для русского.
Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок:
все зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право,
иное названье еще драгоценней самой вещи.
Н. Гоголь
09 июля 2019
RSS: