Основы внутренней и внешней морали: RARA AVIS — моральные законы современной цивилизации

Этика (греч. ēthiká, от ēthos — обычай, нрав, характер) — философская наука, объектом изучения которой является мораль, нравственность как форма общественного сознания, как одна из важнейших сторон жизнедеятельности человека, специфическое явление общественно-исторической жизни. Э. выясняет место морали в системе других общественных отношений, анализирует её природу и внутреннюю структуру, изучает происхождение и историческое развитие нравственности, теоретически обосновывает ту или иную еt систему («Российский Энциклопедический словарь»).

1.

Считается, что в европейской традиции как обозначение особой области исследования термин «этика» впервые был употреблен Аристотелем. Он поместил её между учением о душе (психологией) и учением о государстве (политикой): базируясь на первом, она служит второму, поскольку её целью является формирование добродетельного гражданина государства. Возникает логический вопрос: а что было до этого? Существовала ли категория этики и какое выражение она имела до ее фиксирования Аристотелем?

Этика есть элемент связи сознания и действия. Рассматривая ее в сфере реализации природной или социальной деятельности, необходимо четко понимать природу этики, иначе существует опасность превращения ее в элемент условной морали, который может трактоваться различными социальными организациями по-разному, в зависимости от конкретных целей и интересов. Однако, даже если мы условимся привести все существующие точки зрения к некому единому знаменателю, по принципу того, что в основе понятия «этика» объективно лежит единая общественная природа порядка и созидания, каждый отдельно взятый индивидуум на практике будет трактовать и реализовывать представления об этике по-своему.

Парадокс заключается в том, что при, вроде бы, едином понимании, этика обладает собственным моральным смыслом, и здесь вступают в силу как условные (государственные), так и безусловные (природные) законы. И если государственные законы предполагают в первую очередь свое полное принятие (даже если вы в них не особо разбираетесь), то природные законы требуют как минимум представления человека о собственном личном участии во взаимодействии с окружающим, о его соучастии со всеми происходящими процессами.

В древние времена социальное действие человека и его нравственная позиция, безусловно, понимались гораздо глубже. И речь здесь идет даже не о добродетельном гражданине, а о гражданине, нужном государству, о том, кто мог реализовываться в государстве. Именно индивидуальная реализация – в первую очередь гарантия государственной реализации. И даже очевидное существование различных социальных ограничений и разных уровней социального статуса в прошлом не создавало непримиримых противоречий, оно не разрушало адекватности восприятия себя человеком по отношению к тому действию, которое он совершал. Я бы даже сказал, что адекватность человека по отношению к совершаемым им действиям и их осознание в древности были гораздо выше, чем в наше время. Соответственно, и отношение к ценности своего существования у такого человека было более качественным и серьезным. То есть дело здесь, скорее, не в этике как таковой, а в адекватной этике. Этика, категории которой не соизмеряются с природной, не может быть безусловной и очевидной, а значит, нормы и мораль сознания могут легко мутировать и становится аморальными.

Этика, в первую очередь, предмет чувственно-эмоциональных связей. Если они не отрегулированы и не понимаемы человеком, то получается, что мораль начинает зависеть от множества причин и, следовательно, она обретает временный и преходящий характер. Это как оценка добра и зла: рациональность в оценке зла всегда условна, ибо очень много зависит от разного рода реакций.

Были ли понятия добра и зла в древности такими же, как сейчас, сказать сложно. Но то, что люди обладали способностью и силой предопределять свои поступки, очевидно. Мы можем давать этому сегодня разные названия - смирение, сострадание или сочувствие, но мы не можем реально прочувствовать сферу этого существования. Жизнь есть опыт, который может быть либо понимаем, либо нет. Если этот опыт не понимаем, то о какой этике может идти речь? Понять и определить ситуацию — это искусство. Необходимо принять мысль, что каждая ситуация создаваема, и она в определенной степени зависима. Подстраивать жизненные ситуации под какие-либо правила опасно. Обстоятельства должны следовать им, а правила — это, прежде всего, дисциплина. Человек, не принимающий душ на ночь, аморален или нет? Если он поступает так из-за лени, то да. Если ему не хочется пользоваться некачественной водой, то нет.

Здесь также существует определенная проблема, связанная с тем, что человек, совершающий поступки, и человек, оценивающий их, не всегда пользуются единой шкалой оценки действий. Это означает, что одному нет, и не может быть дела до действий, совершаемых другим. Однако если все-таки возникает задача дать оценку действиям другого человека, то, в общем-то, все знают, что из этого зачастую получается. Могло ли такое быть в древности? По всей вероятности, если это и возникало, то это в меньшей степени выглядело как оценка, ибо мировосприятие и ощущения тех людей были намного глубже и серьезней.

Однако данный вопрос поднимает проблему подхода человека к жизненным ценностям все-таки не на уровне себя самого, а в отношении человек — общество. Здесь же связь прямая: чем больше в обществе потребителей, тем больше вероятности и возможности для них быть обманутыми. Как может апеллировать к морали человек, из которого делают лишь потребителя? Декларированная этика без должного понимания безнравственна, она входит в противоречие с естественным ритмом существования. (Если только, конечно, она не находится в постоянном процессе функционирования в конкретном, отдельно взятом случае, например, этические отношения в корпоративной группе или ресторанная этика и т.д.)

Аристотель, пытаясь ввести понятие объективной этики, этики, построенной на основе связей, обрек себя на субъективность восприятия и суждения, которые в зависимости от классовости общества, его политического устройства и религиозной принадлежности создали свою формативную этику. Формативная этика — это формальная этика, готовая подчиниться природе нравственности, но находящаяся в отрыве от действительных отношений. И как ни парадоксально, виной этому стало сознание, которое в зависимости от качества своего образования стало предопределять отношение человека к этике. Перестав быть природой знания, этика стала природой информации. Обременив, таким образом, этику материальным смыслом, ее обрекли стать лишь элементом практической психологии, влияющим на те или иные отношения и действия человека, хотя должно быть наоборот.

Я бы даже сказал, что нравственность, а за ней и этика, в наши дни становятся предметом торга. Утратив механизм природной регуляции этики, который, собственно, был первичен в древности, люди, имеющие право навязывать этические нормы, начали использовать ее под теми углами зрения, которые им наиболее выгодны (face control). Таким образом, уйдя из сферы духовного отношения к миру, в форму какого-то отношения к этому миру, этика эволюционировала в предмет знания, опирающийся на условия той среды, где данное знание применимо. То есть категории этики стали в наше время в высшей степени регулятивными.

2.

Можно ли говорить о каких-либо этических категориях на уровне первобытнообщинного строя? Рабовладельческого строя, феодального? Насколько непосредственна связь между возникновением социальной организации и возникновением необходимости регуляции этических вопросов в ней?

Здесь вопрос о первичности и приоритетах: что было первично для человека древности и что для человека современности! Для сегодняшнего человека первично то, что он имеет извне, поэтому он находится в большой степени зависимости от внешних условий, в порабощении некими задачами постоянного накопительства. Для человека древности первичной была внутренняя сила, помогающая не только выживать и стойко переносить тяготы первобытнообщинного или рабовладельческого строя, но и сохранять связь с тотемом и предками.

Осознавая предопределенность и временность своего пребывания здесь, на земле, в древности человек не мог цепляться за внешние предметы или объекты. И даже кажущаяся нам накопительской форма их существования (имеются в виду, например, процессы порабощения и завоеваний) не являлась попыткой обретения материального богатства, как это подает нам сегодня современная история. Определение этим процессам было бы правильней давать через призму духовного поиска, направленного на укрепление внутренней силы. Любой правитель рассматривался как представитель высших сил на Земле, для которого первичной задачей было поддержание сути именно своего сверхъестественного начала. Здесь можно отметить с одной стороны определенный поиск усиления своей силы и могущества, а с другой — поддержание самой идеи или доказательство себе и окружающим своей избранности. Опираясь на знания жрецов, астрономов и прочих предсказателей, война становилась, прежде всего, походом за силой.

Регуляция этических норм каждого строя происходила в прошлом действительно, скорее, на уровне предсказаний, чем просто определений. Познание в древних обществах соотносилось с силой: нет силы — нет возможности поддерживать не только какие-либо внешние связи, но и связь с самим собой. Все было подчинено вырабатыванию внутренней силы, и что самое интересное — первичным в этом было страдание. Страдание (как функция самоотречения, самореализации и смиренности перед внешней силой, с одной стороны, и как работа по внутреннему укреплению себя — с другой) в реальности делало каждого раба борцом за свою духовную независимость. Это происходило, можно даже сказать, на уровне некого безусловного рефлекса.

Сегодня, безусловно, сложно объективно воспринимать психологию рабовладельческого строя или носителя «рабской» духовной морали того времени. Но давайте задумаемся, чем тот раб отличается от человека сегодняшнего? Неужели человек, заработавший много денег или занявший определенную позицию в обществе, менее раб, чем тот, кто жил пару тысячелетий назад? Еще как раб: он порабощен временем, скоростью принятия решений, ответственностью и еще много чем! Каждый день убивает такого человека, ибо он не имеет достаточной силы на правильное самовосстановление, ориентацию и т.д. Он не в состоянии модерировать свои действия и, соответственно, полностью зависим от окружения. Поэтому можно утверждать, что сегодняшняя формация рабов находится даже на класс ниже рабов древних. Для древнего раба сохранить свой дух в тех условиях, в которых он существовал, было первичным. У современного же — даже нет времени об этом задуматься, а предмет веры стал просто некой игрой, позволяющей защитить свое эго от угнетения своей же собственной значимостью.

Непонимание всей значимости и силы делает мотивацию жизни абстрактной задачей, и тогда на первый план выходят те или иные социальные институты, которые начинают уже своим способом регламентировать эту абстрактность. То есть в наше время социальные институты участвуют в предопределении значения человека. Следовательно, чем сложнее и разветвленнее социальная организация, тем четче она прописывает правила. И дело здесь не в том, хорошие эти правила или плохие, а в том, что человек становится их пассивным исполнителем, тем самым, реализуя этику в большей степени на уровне информации и правил, чем на уровне ее культурного осознания. Желания человека предопределяют его интересы, ибо желание сегодня пришло на смену потребностям человека.

В эпоху первобытнообщинного строя (и даже феодального) человек жил в первую очередь по потребностям, его мозг не формировал лишней энергии и, следовательно, не развивал ненужных желаний. Эгоизм человека соотносился с его духовным и психическим состоянием, но никак не с физическим, это определялось и условиями жизни, и занятостью людей того времени. Соответственно, у человека был выработан и выстроен этикет действий в первую очередь по отношению к самому себе и лишь затем по отношению к тем условиям, в которых он находился. Таким образом, какой бы сильной ни казалась зависимость человека от окружающей его жизни, она соизмеряется, прежде всего, с опорой на самого себя, а не со своей предопределенностью.
Мы можем, конечно, сказать, что этика и этикет обрели существование с того самого момента, когда человек дал определение себя по отношению к Небу, по отношению к себе самому и по отношению к Земле. Этикет тогда рассматривался только с позиции познания, постижения задач, как изучение средств постижения целей. Научившись обретать согласие и гармонию в своих действиях, человек стал учиться находить согласие между собой подобными, что является основой существования любого государства. В этой области встает вопрос уже о соглашении между непосредственно личностью и государством. Данное соглашение является базовым этикетом, подразумевающим, что человек начинает жертвовать определенными свободами и действиями ради общественно принятой формы поведения в конкретном сообществе людей. То есть создается определенный ритуал, который опирается на устои общества.

На современном этапе дать однозначную оценку этике очень сложно, ибо даже если и выработана какая-то ее модель, то это еще не означает, что она действительно соответствует идеологии или вероисповеданию той или иной группы. Ведь кроме внешних проявлений этики есть и внутренние, и если человек чувствует внутренний дискомфорт или он не согласен с теми этическими правилами и законами, которыми он пользуется, то его действия уже нельзя считать этически верными. Те несоответствия, которые были четко проявлены в доклассовых или раннеклассовых обществах, продолжают существовать в нашем обществе скрыто, приводя рано или поздно к конфликтам, спрогнозировать которые сегодня гораздо сложнее, чем увидеть их проявление в прошлом. В определенный момент получается, что, казалось бы, устойчивые и общепринятые правила человеческого поведения порождают глубокое противоречие, приводя к кризису, когда конфликт одной личности по отношению к себе самой перерастает в конфликт со всем окружающим его.
Можно было бы связать решение этого вопроса с образованием, однако если мы внимательно посмотрим на современную систему образования, то увидим, что это также в большой степени вопрос этики, предопределяющей отношение человека к знанию. Получается, что не важно, что именно изучает человек — физику, медицину или ту же этику, важно то, как он это учит, является ли процесс познания согласованным с его личным внутренним состоянием, с его позицией, или же он просто получает некую профессию. Мог ли человек в древности делать непонятные и ненужные ему действия? Скорее всего, нет. Значит даже любой внешний конфликт (с природой или другими этническими группами) являлся для него этически обоснованным, то есть определяемым сознательно, а не случайно.

В соответствии с этим, то же рабство или любые войны являлись в древности в первую очередь элементом мироустройства, а не конфликтом как таковым. Только сознание и отвлечение человека от себя и своей природы бросает его в классовую борьбу. В античном обществе вопрос о нравственности или безнравственности не мог занимать какую-либо серьезную позицию, так как подчинение высшим силам и силам природы было первично. Человек не обладал правом брать на себя решение вопросов: принятие решений было прерогативой тех, кто мог быть представлен природной или божественной силой (правитель, жрец).

Здесь опять можно сказать, что сила всегда априори предопределяла качество. Сильный человек, человек, обладающий определенными свойствами, являлся в меньшей степени рабом, а в большей — связующим звеном с пространством, с теми силами, которые его окружали. Этот взгляд на вещи с точки зрения современного человека означает, что человек, не имеющий силы и необходимых качеств, не умеющий или не способный их развить, автоматически становится аморальным. Соответственно, никакая этика ему не нужна, так как он порабощен своей несостоятельностью и нецелостностью.
Выдвигая требования человеку, который не в состоянии предъявить какие-либо требования, прежде всего, самому себе, мы, как частные лица и как государство в целом, вырабатываем у него лишь некие стереотипы поведения, удерживающие такого человека в определенном поле действий или вообще на неком расстоянии от него. Соответственно, этика отношений в данном случае делает государство либо сильным, либо слабым. Сильным государство становится в том случае, если оно обучает человека в первую очередь вырабатывать требования по отношению к себе самому, а слабым — если учит предъявлять требования к другим. Во втором случае человек исключается из зоны действия морали, так как он берет на себя право определять и судить других, не научившись прежде судить себя.

В этом случае для человека и труд, и образование становятся лишь тяжкой обязанностью, а не процессом развития. Человек начинает искать правду на стороне, отдавая право решения тем, у кого есть власть. Можно сказать, что он становится в какой-то степени глубоко религиозным, только религия его не имеет обозначения, так как он не может до конца понять и осознать институт этой веры.

Конечно, в тех обществах, где религия и государство едины, человеку проще, но в этом случае получается, что характеристики этики пересекаются с характеристиками религиозных заповедей и здесь умение воспринимать веру становится еще более важным, чем восприятие, какого бы то ни было светского знания, ибо на первый план начинает выступать невидимая сила. И если в античном мире эта сила была, скорее, видимой, чем невидимой (что и определяло связи человека с окружающим его пространством), то в современном обществе очень велика опасность манипулирования верой. Сегодня мораль, этика, этикет, нравственность выступают новым синкретическим знанием, определение которому еще не дано, если, собственно, не считать это знание или учение технократическим.

3.

Был ли «золотой век» в истории человечества, когда социальные устои и образ жизни человека не противоречили этическим нормам общества и позволяли человеку гармонично реализовывать себя в этой области?

Каждый век, каким бы он ни был — каменным, бронзовым или атомным, имеет свою «золотую» середину. «Золотой век» есть условия, при которых человек мог находиться в гармонии с самим собой, что и предопределяло его ориентиры. Как это происходило и почему — это уже другой вопрос, но в любом веке есть те, кто находит условия своего существования достаточно гармоничными. Для таких людей на любом отрезке каждой исторической эпохи существует возможность проживать в условиях «золотого века», другой вопрос — в понимании этой гармонии, или понимание сути «златости».

«Золотой век» олицетворяет порядок и гармонию. Следовательно, у людей в эту эпоху нет необходимости злиться и лицемерить друг перед другом, что в свою очередь естественным образом еще больше укрепляет упорядоченность и гармонию. Сегодня суть этого вопроса связана для нас с исследованием алхимического порядка, а значит, до конца она не может быть точной и ясной. Это дает все основания определять понятие «золотого века» с позиции того воображения, которое развито у определяющего. Получается, что, в общем-то, и не имеет значения, был или нет, этот пресловутый «век», а вот то, как мы сегодня видим свою гармоничность и возможности ее развития, есть реальная управляющая сила нашего времени.

Не пытаясь достичь согласия или хотя бы компромисса с собой и своими действиями, мы обрекаем наш разум на неуправляемое существование. У нас нет сходных представлений даже в отношении одних и тех же предметов. Мы путаем наше согласие с тем, что мы знаем об этом. То есть наши знания находятся на уровне «согласен или нет». Однако так не ведут себя даже аборигены Австралии, которых намеренно споили англичане, чтобы те не мешали им завоевывать их земли.

Какими нормами этики можно прикрыть то, что сначала мы совершаем безнравственные поступки, а затем соглашаемся с ними и находим им обоснование и оправдание? Когда мы верим рекламе несуществующих возможностей продукта? Когда в одном ролике вам предлагают капнуть маслом на волосы, и они пропадут, а в другом — капнуть тем же маслом на тело, и волосы чудесным образом сами вырастут? Где наша этика слушания, где этика понимания? Мы все больше и больше становимся потребителями, а для «золотого века» нужны, прежде всего, реализаторы.

Психологическая основа всех людей по своей природе одинакова, однако в процессе роста, образования, созревания человека она способна претерпевать определенные, иногда очень масштабные, изменения. Если меняется эта основа, то, получается, что за этим меняются и целые традиции. Современный человек пока предпочитает пенять на ураганы и затмения, но не на самого себя. Однако пока мы не поместим себя в опыт, в действие, в осознание своего существования, мы не сможем дать всему этому объективную оценку. Парадоксально все же то, что дает большинство! Создавая, таким образом, массу индивидуальных и социальных проблем.

Сознание современного человека сегодня просто не имеет времени для того, чтобы реализовывать свои основные задачи — обдумывание, размышление, анализ и т.д. Оно пользуется уже обдуманным и сказанным кем-то. Вся деятельность и все усилия сознания уходят на адаптацию и защиту в хаотических условиях существования, иначе человек просто заболевает, не выдерживая внешних нагрузок и давления. То есть, оказывается, что человек неосознанно все равно продолжает бороться за свое место, но эта борьба не связана с его развитием и не ведет к пути самореализации. Причина возникновения данной ситуации заключается в том, что на лицо отсутствие гармонии существования человека по отношению к самому себе и к своей среде обитания. Это провоцирует развитие таких инстинктов, которые мы сами же определяем как примитивные, ибо они основаны на страхе, агрессии и злобе.
Непосредственно участвуя в создании губительной среды, как мы можем быть в ней этичными? Значит, либо человек должен заставлять себя развиваться вне зависимости от своего статуса, социального положения, возраста и т.д., либо он будет вынужден постоянно приспосабливаться и адаптироваться. Развитие, культура, вера не могут быть отвлеченными — либо они есть, либо их нет. Делая из развития коммерческий продукт, мы получаем не знание, а зрелище. Сегодня государство — это зрелище, культура — зрелище, религия — зрелище. Такой подход не требует глубоких внутренних процессов понимания, это становится просто неким способом существования, дающим поверхностные переживания и эмоции как средство специфических упражнений для самоудовлетворения. Ведь если всего этого не делать, мы остаемся лицом к лицу со страхом небытия.

Человек Не Создающий не имеет ничего, и дабы не оставаться наедине с пониманием своей никчемности, он начинает отвлекать себя зрелищем и прочими ненужными видами деятельности, создавая иллюзию занятости и делая угрозу символической. Однако она реальна, более чем реальна. Контроль человека древности над своей животной природой был на ступень выше контроля сегодняшних людей. Хотя он и не владел пониманием вещей нашего уровня, он действовал в строгом согласии с теми ощущениями и чувствами, которые определяли его душевное или, если хотите, духовное состояние. Сегодня же человек знает, но не действует. Как это назвать? Этика бездействия? Такой, получается, добровольный акт самопожертвования, ибо недействующий человек — это человек, который теряет свою природу, а значит, он жертвует собой.

Самое важное в этой ситуации – это то, что вне зависимости от того, согласны вы со мной или нет, суть вопроса заключается не в этом. Суть вопроса — в методе установления истины, а не в ее определении. «Золотая середина» здесь важна, но она всегда являлась условием времени и результатом определенного усилия. Не приложив этого усилия, мы не имеем права давать положительные или отрицательные ответы. Бездействие по отношению к себе может стать постоянно вырабатываемой формой этикета, приучающей жить, не находясь в самой жизни.

4.

Исторически в восточной мысли этика была слита воедино с философией и правом, имела характер преимущественно практического нравоучения, преподающего телесную и психическую гигиену жизни. В европейской традиции, начиная со стоиков, стало распространенным традиционное разделение философии на три отдельные области - логику, физику (в т. ч. метафизику) и этику. Это членение проходит через средние века, принимается философией Возрождения 17-го в., а позже лишь все более закрепляется формально. Этика становится отдельным вопросом и зачастую рассматривается в отрыве от других наук. Почему в традиции европейской культуры этика перестала быть прикладной, регулирующей дисциплиной, а стала «чистой» наукой? Каковы здесь плюсы и минусы?

Представляется довольно сложным проведение такого разделения, однако если воспользоваться той же логикой (то есть рассуждением), то необходимо прежде определить, где находится источник правильного мышления, и можно ли построить формы и определить методы познания, используя только язык. Создавая предпосылки для анализа или решения вопроса, мы не должны стремиться к упрощению тех или иных знаний.

Логика как таковая выросла из искусства осознания природных процессов. Впрочем, все науки обязаны своим происхождением возможностям анализа и созерцания в первую очередь. Получается, что для того чтобы изучать ту или иную науку, необходимо сначала овладеть механизмами созерцания и осмысления. А чтобы овладеть этими навыками, в свою очередь, необходимо научиться концентрироваться. Часто в наше время получается так: кто-то, совершая усилие над собой, концентрируется, создает учение, пишет статью или книгу, а другой говорит: «Да, вы знаете, это написано для меня слишком сложным языком, надо все упростить». Но не стоит ли за этим упрощением полное уничтожение мыслительных способностей человека?

Так же и в задаваемом вопросе: с одной стороны, в нем есть последовательное рассуждение о предмете эволюционного изменения восприятия и подачи знания, а с другой — формальный перечень стадий этических преобразований. Для тех, кто умеет мыслить и концентрироваться, данный вопрос включает в себя много подвопросов, те же, кто не умеет, просто воспринимают его как данность.

Любое слово или действие воспринималось в античные времена особо, можно сказать, с позиции некой телесной или психической гигиены. Это было естественно. Сегодня для нас умение мыслить — это уже искусство, которому необходимо обучаться. Можно даже сказать, что в какой-то степени по нашим мыслительным способностям мы приблизились к первобытному строю, где мышление было так же не нужно. Только там причиной было особое сознательное, физическое и энергетическое проживание человека (то есть внешние и внутренние условия), а сегодня сознание стало зависеть от эмоционально-чувственной среды, которая просто «раскачала» психическую деятельность человека, в результате чего искусство мышления для современного человека стало дополнительной эмоциональной нагрузкой.

Попытки закрыться определениями эволюционного прогресса не имеют для мышления никакого значения. Да, человек действительно сформировал в себе возможность накапливать знания и пользоваться ими, и мы называем это интеллектом. Но независимо от того, может человек или нет обучиться базовым логическим операциям, его мыслительная деятельность все равно в большей степени зависит от природы его физического и энергетического тела. А в этом вопросе понимание современного человека находится на уровне первобытного строя, когда человеческие мыслительные способности полностью подчинялись чувственному восприятию мира.

Давайте рассуждать так: мы сегодня имеем инструмент для анализа, древние имели инструмент для дыхания и инструмент для движения. Что лучше? Парадокс здесь в том, что сравнивать эти понятия никак нельзя, так как для древних людей метафизика была тем, чем для современного человека является наука. А метафизика для нас сейчас вымышленное по своей природе понятие (для большей части современного человечества). Где здесь рациональное и иррациональное мышление? Для нас ведь логика событий заключается в их узнаваемости или в формальном понимании того, что происходит.

Опять-таки, если прибегать к законам логики, то эпоха Возрождения, например, должна являться прогрессивным этапом по отношению к эпохе застоя. Но, выводя одно суждение из другого, мы все равно раз за разом прибегаем к неким заранее оговоренным условиям. Это все равно, что забираться на вершину: мы можем логически выстроить путь, но когда мы достигнем вершины, то может оказаться, что это лишь перевал по отношению к истинной вершине. Так выглядит и этика в отрыве от своей реальной вершины или в искусственно моделируемых, замкнутых условиях существования. А в целом, хотелось бы поставить больше вопросов, чем дать ответов на вопрос, содержащий логическое заключение.

5.

Известно, что законы на Земле создают люди. Здесь возникает ощущение непреодолимого противоречия, ибо кажется, что в плане этических норм представитель некой системы пытается конъюнктурно задать законы этой системе языком самой же системы. Во многих науках есть закон мета-системы: описать какую-либо систему можно, только выйдя на следующий, более высокий уровень восприятия. Моральные законы и ценности — это тотальная «придумка» человечества или все-таки есть нечто, что диктуется и задается высшими по отношению к нам силами?

Это как так? Все законы, которые создаются людьми, рано или поздно перестают существовать, если они не соответствуют природным законам. В жизни люди формулируют определенные принципы, цель которых регламентировать человеческое существование. Они, конечно, могут называться законами, но в реальности, это лишь условия. Безусловно, если эти принципы не противоречат человеческой природе развития, то они сразу же могут считаться универсальными, то есть согласующимися с законами Неба и Земли. В этом случае это реальные законы. Однако человек не может победить природу, ибо большинство его действий зачастую направлено против нее, и даже если они имеют какой-либо успех, то он носит временный характер.

То же самое и с этикой: если этика соотносится с природой и культурой того сообщества, по отношению к которому она создана и функционирует, то она может рассматриваться как законная этика, если же нет — то, как принципиальная этика. Ведь все-таки этика должна, прежде всего, представлять личность, а не быть безличностной. Все принципы, которые не соотносятся с личностной природой человека, тяготеют к манипулированию им. Разумеется, можно сказать, что это проблема самого человека, раз он поддается этому влиянию. Однако когда манипулируемый начинает создавать законы для других — как это объяснить? Какое право имеет такой человек определять действия других, не умея определять свои собственные?
Являясь лишь объектом субъективной жизни, человек не может быть носителем идеи и смысла не только той области жизни, которую он реально проживает, но и той, которой он следует необдуманно и неосознанно. Собственно говоря, и выбора у такого человека не остается, так как личность строится не по принципу принятия решений здесь и сейчас, а по принципу проживания со своим решением во времени. Прогресса не может быть без понимания природы развития. И хотя здесь мы должны брать на вооружение основы метафизики, мы сталкиваемся с проблемой того, что эта наука не воспринимается серьезно современным обществом, хотя все сейчас и живут по ее законам, ожидая получения во времени не по законам «реального делания сейчас», а по законам желаемого, несоизмеримого со своими потребностями и возможностями.

Хотелось бы, отвечая на данный вопрос, все-таки сказать несколько слов в защиту метафизики. Хотя, в общем-то, это крайне сложно сделать, ибо тот сравнительный ресурс, которым пользуется на данный момент человечество, не позволяет оперировать понятиями данной категории. Для одних они истинные и ясные, для других — ложные и необоснованные. Метафизике не надо защищать свои знания, они соответствуют природе явлений, следовательно, мораль ее проста — ее вроде бы нет и в то же время она намного выше морали, прописанной сегодня.

Человек, не умеющий пребывать в гармонии с собой, по природе своей аморален, он болен. Что-то мешает и не дает ему понять свое предназначение. В древности такого человека лечили. Так что «придумка», или нет, морализация общества — это не важно, важно работает это или нет. Повседневная жизнь —это искусство. Не имея намерения и силы, познавать это искусство, человек начинает жить эпизодами, в предвкушении то одного эпизода своей жизни, то другого. Подобная эпизодическая жизнь начинает со временем угнетать человека, ибо все, что с ним происходит, не имеет реального значения для созидания, даже если периодические моменты творчества и проступают.

Дух находится в развитии лишь при повседневной организации, иначе он угасает. Конечно, можно создать радостную атмосферу постоянного карнавала, но тогда давайте говорить об этике, как о карнавальном искусстве. Не осознав и не выстроив свои интересы, человек зачастую торопится помещать их в разные формы, что приводит к окончательной утрате возможности вывести себя на уровень адекватного восприятия. Бытие человека определяется сознанием, а силу сознанию дает бытие, то есть эти категории должны взаимопроникать и поддерживать друг друга.

Сегодня нам нужны методы и условия выхода из создавшейся ситуации, а не прописные истины и формальные регламентации. Это давно уже не работает, а лишь вызывает бессмысленные нападки одной группы людей и отторжение другой. Создав границы, человечество стало налаживать мосты, но так как здесь получилось не все гладко, то в результате возникла искусственная реальность, влияющая на мотивацию поведения человека и сильно меняющая ее. Не умея находится в последовательном ритме обучения, человек теряет связь с теми знаниями, которые он получает. Они становятся для него лишь предметом информации или, в лучшем случае, частично понимаемыми отрывками знаний. Да и сам процесс обучения в наши дни напоминает, скорее, некое поучение, ибо те, кто дают знания получили их таким же образом. Так что конъюнктурности в наше время столько, что с ней уже ничего не поделаешь. Пока она не достигнет своей критической массы и не разрушится, ее ничем не остановить, даже не стоит на это тратить силы. Все позитивное сегодня, скорее всего, раздражает людей из-за их неумения воспроизвести это самим (своими силами), а все непонятное становится предметом насмешки. Это и есть, если хотите, современная этика определения и понимания знаний.

Как правильнее всего трактовать моральные нормы, заданные в канонических трудах всех религий, ведь зачастую они скрыто или явно противоречат друг другу? Чем вызваны эти противоречия — человеческим, субъективным фактором или другими, более объективными законами?

К сожалению, нравственное развращение и порочность зачастую определяют естественное появление определенной этики и морали на любом социальном и религиозном пути. Состоятельность или несостоятельность подобных законов морали упирается в умение донести эти нормы до человека или в подготовку человека для принятия этих норм. Так что противоречие можно обнаружить в любом написанном тексте, все зависит от степени агрессии написанного или от степени агрессии читающего на данный момент времени. Если человек способен анализировать написанное, то не важно, насколько ложно или правдиво то, что он читает. Если же не умеет, то тут встает вопрос веры.

Вопросы и ответы

Как определить действия человека, который не хочет становиться пассивным исполнителем правил, жертвовать определенными свободами и действиями ради общественно принятой формы поведения созданной манипулируемыми людьми, выполнять созданные ими законы? Одна из задач современных социальных институтов отсеевание подобных людей?

Сегодня социальные институты — это инерционные машины прошлого. Они, создав законы, не учли прогрессию изменения, и сегодня сами стали жертвами того, что создали. В эпоху потери разумности, при наращивании высокачастотных технологий, человек теряет контроль над своей жизнью. Какая разница, какая мораль у человека, если он не отвечает задачам человеческого поведения? И естественно, создается новая форма существования для подобных человекоподобных, где части пытающихся мыслить — не комфортно.

К чему это приведет, к реформам или к тому, что человек перестанет существовать?

Ответ формируется сейчас вселенной. Пока не ясно, захочет ли вселенная поддерживать человеческую форму или нет. Но ясно станет в ближайшие 2.5 года.

01 мая 2007